Читать интересную книгу Я в Лиссабоне. Не одна[сборник] - Александр Кудрявцев

И они пошли, петляя проулками и внутренними дворами, наконец поднялись по деревянной винтовой лестнице на третий этаж и зашли в залитую солнцем квартиру, где царил такой безумный, такой ошеломляющий порядок, что Сима подумала: «Может, он завел меня в нежилой дом, а не к себе?» Но не успела испугаться, потому что он открыл шкаф, показал ей стопки бережно сложенных рубашек и, поправляя газету на столе, произнес: «Когда вещь косо лежит, мне кажется, что ей больно».

В окне напротив старуха поливала цветок. Они смотрели на нее, стоя возле аккуратно застеленной кровати, и мысль о том, что можно было бы упасть на эту постель, целуясь, возникла в двух головах одновременно.

Но они этого не сделали, а вместо этого пошли в кафе, где на десерт было пирожное в виде рыбы, от которой Сима отъела хвост, и проговорили до вечера.

— Я люблю тебя.

— Ты мне очень нравишься, но я не хочу, чтобы мы стали близки.

— Я люблю тебя.

— Потому что, как только я пересплю с женщиной, я тут же теряю к ней интерес.

— Я люблю тебя.

— Ты все время это повторяешь… но ведь ты даже не знаешь меня.

Когда они встали, он снял ее жакет со спинки стула, куда она его небрежно — к огорчению собеседника — бросила, вышли из кафе, и он галантно взял ее под руку, чтобы проводить до гостиницы. На улице уже сгущалась тьма, по дороге на двух перекрестках они видели плачущих девушек, а на третьем прогуливался мужчина с огромной собакой на поводке. Сима поняла, что самый счастливый день в ее жизни подходит к концу, и у входа в гостиницу словно спохватилась:

— Ведь мы же могли все это время провести в постели — как жалко, что мы этого не сделали.

В ответ на это учитель пнул ступеньку, а Сима сказала:

— Поцелуй меня! — И он поцеловал ее недвижными солеными губами.

Той ночью ей приснилось, что она ждет его у входа в цирк, куда входят и зрители, и участники представления: клоуны, жонглеры, карликовые лошади, — а его все нет и нет. Она смотрит на часы — сама боялась опоздать, но троллейбус вовремя подошел. Хоть бы ее друг успел, хоть бы и ему повезло с транспортом! Но представление уже началось — даже если он придет, его уже не пустят. Сима проснулась от душераздирающей жалости к нему, оттого, что он не увидит ни клоунов, ни дрессированных болонок, ни акробатов, но, прежде чем разрыдаться, она поняла, что это бы лишь сон.

И вот еще одна беспокойная ночь: она никак не могла заснуть, наверное, с ней все-таки случился маленький солнечный удар, пока ждала электричку. Сима ворочалась с боку на бок и смотрела, как ночной бриз надувает занавеску, но прохладнее от него не становилось, и уже небо в окне начинало сереть, и звуки с улицы доносились все громче — южное утро наступало с ликованием, которое не зависело ни от приезжей девушки, ни от ее друга учителя.

В номере раздался телефонный звонок. Сима Волкова сняла трубку, и администратор произнес: «Соединяю». Послышался незнакомый голос:

— Привет, Сима! Ты меня помнишь? Это вчерашний парень! Таксист.

— Да, помню, — ответила она. — Хочешь приехать?

— Можно? Да, хочу!

Она положила трубку, сама не веря, что только что позвала незнакомого человека к себе в номер, и подумала: «Наверное, он не придет».

Сима ждала больше часа, не слезая с постели, не завтракая, и в конце концов решила, что он не придет.

Но вдруг опять раздался телефонный звонок. «Вас тут внизу дожидаются», — сказал администратор, и она спустилась в холл. Там… стоял таксист, и она пригласила его подняться, правда, пришлось заплатить администратору, потому что тот возражал: мол, посторонние не могут находиться в номере.

«До чего шикарный номер!» — заметил парень, когда они поднялись. А ей и в голову не приходило, что эта комната хоть чем-то хороша: кровать, тумбочка, телефон на ней, окно, выходящее на шумную улицу. Таксист спросил, можно ли здесь курить, но она ответила, что нет, взяла его за руку, а он поцеловал ее податливыми и сильными губами, после чего она уже не могла остановиться.

Горничная собиралась постучаться, чтобы пропылесосить и поменять белье, но услышала стон и широко улыбнулась, блеснув фиксой. К женскому голосу присоединился мужской.

«По вою ясно: блондинка с брюнетом, — рассуждала горничная, когда отпирала соседний номер. — Опять начали. Брюнет, видать, жилистый. На груди густой волос. А у блондинки небось красный лак на ногтях, и она его этими когтями царапает, а потом в спину как вцепится — у мужика отметины будут!»

Горничная сняла наволочки, пододеяльник, простыню. «Блондинка под ним ужом вертится, сиськи теперь такие большие у девок стали, искусственные. А он давай наяривает, вон как кровать скрипит. Мой-то, пока нутро не сгнило, тоже в этом деле был хорош. Я ему говорила: „Желанный ты мой…“ — и на колени становилась, и в рот брала, будто молилась. Под ним лежала, а он меня придавливал, как сто пудов счастья. Я-то все сердилась, что он небритый — щетина его кололась. А только где же он теперь, голубь мой незабвенный, серденько мое».

Владимир Лорченков

Зови его Бембик

Первые признаки того, что она наставляет мне рога, были похожи на легкий ветерок и редкие капельки, не предвещающие ничего, кроме летнего дождичка. Такие, знаете, после которых в течение получаса небо темнеет, в воздух взмывают фонтаны пыли, а потом наступает апокалипсис и молнии трахают все вокруг. Только высунись! Трах-трах. А на следующий день сотрудники муниципалитета — те, кто не погиб в борьбе со стихией, — подсчитывают ущерб и оплакивают героев, павших смертью храбрых.

Короче говоря, я видел, что она недовольна мной, но не предполагал, что дело может зайти так далеко.

Ведь Инга была отличной женой, прекрасно готовила и была, в общем, терпимым вариантом спутницы жизни. Несмотря даже на то, что раз в месяц заставляла меня ходить в гости к ее папочке. Состоятельному бизнесмену, который жил в собственном домище в пять этажей (об этом даже писали репортажи в местных газетах): с бассейном, водными горками и крокодилом. Что удивительно, в доме жила его жена. Что еще удивительнее, это была та самая женщина, на которой он женился лет тридцать назад, которую трахал и которая родила ему дочь. Ага, Ингу. Которая, в свою очередь, выросла, пошла учиться на художницу и влюбилась в своего сокурсника. Ага, меня. Ну, а я, побывав в гостях у телки, которая в меня влюбилась, понял, что лучшее, что я могу сделать, — это жениться на ней. Что мы и проделали.

— Думаешь, я не понимаю причину твоего острого желания повести мою малышку под венец? — спросил меня папа, как я немедленно стал называть этого мудака. — Желания, блядь, жить на мои деньги и ни хера не делать? — обнял он меня покрепче.

— Уверяю вас, я ЛЮБЛЮ вашу дочь, — ответил я ему, причем очень искренне.

Он поглядел на меня недоверчиво и пошел поздравлять Ингу. С ней, конечно, все было вовсе не так просто, как я говорил ее папаше. То есть она мне, конечно, нравилась. Ей было двадцать лет, у нее была гладкая на ощупь кожа, веснушки — а меня, знаете, это всегда заводило, — сиськи что надо, и трахалась она с удовольствием. Не знаю, любил ли я ее, но всех этих ее достоинств было вполне достаточно для того, чтобы жениться в двадцать лет. Тем более если ваша избранница — дочь богатейшего чувака в городе. Само собой, я сделал ей предложение, и мы поженились. И ее злоебучий папаша, делая вид, что обнимает меня, шептал мне на ухо всякие гадости, например, как он мне яйца оторвет, если я посмею обидеть его дочурку и не буду работать, чтобы содержать ее как надо.

— Вы просто ревнуете, папа, — сказал я, оглядывая зал самого роскошного ресторана города, снятый на его, конечно, деньги.

— Не называй меня папой, — говорил он, напряженно улыбаясь.

— Ладно, папа, — говорил я, — я не стану называть вас папой больше.

— Идиот, — говорил он, — думаешь, ты, блядь, подцепил дочку богатых родителей — так самого бога за яйца поймал?

— В принципе, да, — говорил я.

— Ну, может, ты хотя бы художник великий? — спрашивал он с усмешкой. — Великий и непризнанный, блядь, гений?

— Боюсь, я ошибся с выбором профессии, — сказал я горько, — и все еще не нашел себя. Так что пока посижу дома, — сказал я.

Он от злости чуть фаршированной рыбой — да, конечно, они были евреи — не подавился. Так что пришлось мне похлопать его по спине. Все умилялись.

А я улыбался Инге и мял под столом ее задницу.

Она улыбалась мне и норовила потрепать меня по ширинке.

Ну, знаете, как бывает это в двадцать лет… Я обнял ее покрепче и покраснел на предложение тамады вспомнить, как мы познакомились. Инга глянула на меня и тоже покраснела. А дело было так: к нам в общежитие пришел парень с третьего курса и спросил, кто хочет трахнуть второкурсницу, которая напилась у них на вечеринке и жаждет мужика, но трахаться не по любви отказывается, а с ними со всеми она уже давно перетрахалась, так что ей явно нужно что-то новенькое. Вызвался я. Мужика хотела Инга. Случилось все это с месяц назад.